Культура и население страны: Население и культура страны

Белоруссия: культура и общество

Республика Беларусь – государство в центре Европы. Граничит на северо-западе с Литвой, на севере с Латвией, на северо-востоке и востоке с Россией, на юге с Украиной, на западе с Польшей. Протяженность государственной границы – 2969 км.

Протяженность территории республики с севера на юг 560 км, с запада на восток 650 км. Площадь – 207,6 тыс. кв. км. По площади Беларусь превосходит такие европейские страны, как Греция, Португалия, Австрия, Нидерланды, Бельгия, Чехия.

На территории Беларуси насчитывается более 20 тыс. рек и ручьев. Самые крупные реки – Днепр, Западная Двина и Неман. Беларусь называют «синеокой», поскольку на ее территории находится свыше 10 тыс. озер. Самое большое озеро – Нарочь (площадь – 79,6 кв. км), самое глубокое – Долгое (глубина – 53,7 м).

43% территории Беларуси составляют сельскохозяйственные угодья, 39% заняты лесами, 2% – озерами и реками, 16% – прочие земли. В Республике Беларусь шесть областей — Брестская, Витебская, Гомельская, Гродненская, Могилевская, Минская, которые делятся на 118 районов. Численность населения Республики Беларусь на начало 2014 года составила 9 млн. 468,2 тыс. человек, 70% его сосредоточено в городах. В столице Беларуси — городе Минске — проживают 1 млн. 921,8 тыс. человек — пятая часть населения страны. Национальный состав – белорусы (более 80%), русские, поляки, украинцы, евреи, литовцы и представители других национальностей. Государственными языками являются белорусский и русский.

Республика Беларусь – унитарное демократическое социальное правовое государство. Действует Конституция Республики Беларусь 1994 года с изменениями и дополнениями, принятыми на республиканских референдумах 24 ноября 1996 и 17 октября 2004 года.

ОБЩЕСТВО

Термин «белорус» как самоназвание выходцев с современной этнической территории Беларуси впервые начал употребляться в конце ХVI века. К концу XIX века данный термин полностью закрепился за населением современной территории Беларуси.

Термин «белорус» как самоназвание выходцев с современной этнической территории Беларуси впервые начал употребляться в конце ХVI века. К концу XIX века данный термин полностью закрепился за населением современной территории Беларуси. До XVIII века наряду с определением «белорусы» наиболее часто употреблялись самоназвания «русины» и «литвины».

Белорусы составляют более 80% населения. В силу исторического прошлого в стране проживают русские, поляки, украинцы, евреи, литовцы, татары и представители других национальностей.

КУЛЬТУРА

Национальная культура белорусов уходит своими корнями в глубокую древность. В ней заключены колоссальные духовные богатства, отражающие нравственное, эстетическое, интеллектуальное бытие белорусского народа.

За многовековую историю белорусским народом сформировано богатое и самобытное культурное наследие. Беларусь владеет значительным историко-культурным потенциалом, представленным объектами архитектуры, искусства, музейными коллекциями. Сохранившиеся до наших дней шедевры белорусского искусства находятся под защитой государства. Они хранятся в коллекциях крупнейших белорусских музеев, собраниях библиотек. Наиболее значимые материальные ценности включены в Государственный список историко-культурных ценностей Беларуси.

СТОЛИЦА

Минск – столица Беларуси, политический, экономический, научный и культурный центр страны. Минск – наиболее экономически развитый город Беларуси. В Минске проживает 1 млн. 901,1 тыс. человек, и численность населения постоянно увеличивается.

Источник: Портал Ассамблеи и Дома Дружбы народов Татарстана

Как культура мешает России идти вперед

• Ольга Шамина
• Русская служба Би-би-си

21 апреля 2016

Подпишитесь на нашу рассылку ”Контекст”: она поможет вам разобраться в событиях.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

От поколения к поколению в России передается культура, которая мешает стране развиваться

Социальная структура российского общества и сформированная в нем культура мешают демократизации и проведению структурных реформ. К таким выводам пришли эксперты, выступавшие на Международной научной конференции в Высшей школе экономики.

«К сожалению, всякие мечты интеллектуалов, либералов и демократов нам не подходят. Нам гораздо больше подходят представления о хорошем управлении, которое получило хождение в восточных странах», — заявил профессор ВШЭ Овсей Шкаратан.

Глубокие структурные реформы, которые могли бы перезапустить экономику, в России вряд ли возможны, ведь население их просто не поддержит, выразили уверенность участники дискуссии.

Население готово поддержать лишь некоторые виды реформ, полагает другой профессор ВШЭ Наталья Тихонова. Например, поддержкой пользуется борьба с коррупцией.

Заместитель директора по научной работе Института мировой экономики и международных отношений РАН Евгений Гонтмахер полагает, что также россияне могут поддержать все реформы, связанные со стремлением к справедливости и равенству, например, введение прогрессивной шкалы налогообложения. Это очень опасная тенденция, ведь при худшем раскладе она может завести Россию на путь Венесуэлы.

Причин нелюбви россиян к реформам много. Здесь и опыт 1990-х годов: многие уверены, что именно из-за реформ у них резко упал уровень жизни. Многие ностальгируют по спокойной жизни в советское время, причем эта ностальгия передается поколениям, которые никогда не жили в СССР.

Опросы показывают, что россияне в целом не доверяют западной модели развития и поддерживают идею поиска своего пути. Многие уверены в эффективности плановой экономики. Кроме того, в целом россияне доверяют власти и не хотят ввязываться в конфликты и споры с ней.

Частично подобное отношение связано с социальной структурой общества, а частично – со сложившейся культурой. Эксперты, участвовавшие в обсуждении, полагают, что реформы в такой ситуации можно начать проводить только сверху. Властям при этом придется бороться с противодействием со стороны населения.

Экономисты же признают, что далеко не все проблемы общества решает экономика. Ценности и культура населения задает направление развития. На изменение культуры и уклада общества могут уйти десятилетия.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

Функция президента в российском обществе — озвучивать смыслы

Во всем виновата структура общества и культура

Пропустить Подкаст и продолжить чтение.

Подкаст

Что это было?

Мы быстро, просто и понятно объясняем, что случилось, почему это важно и что будет дальше.

эпизоды

Конец истории Подкаст

Наталья Тихонова относит Россию к обществу неоэтакратического типа. Эта модель определяет развитие российского общества в последние несколько веков. К такому же типу общества относится, например, Китай и некоторые другие страны Азии.

За этим теоретическим термином, по мнению Тихоновой, кроется «реальность». Этот тип общества строится вокруг роли государства, которое несет ответственность за происходящее в стране. Из этого вытекает, например, роль, которую играет президент. Его функция в рамках такого общества – озвучивать смыслы, ставить цели и давать оценки. В ошибках виновато правительство, а не он.

Президент Центра политических технологий Игорь Бунин напомнил, что рейтинги правительства и премьер-министра России Дмитрия Медведева начинают падать. Сохраняется высоким лишь рейтинг президента России Владимира Путина. Это связано с тем, что население просто не может представить себе другого лидера, поясняет политолог.

«Это единственный элемент, на котором держится система. Если кризис примет затяжной и, по мнению населения, безнадежный характер, что случится через несколько лет, и этот рейтинг начнет медленно падать», — полагает Бунин.

Для этой модели характерно доминирование государственной собственности, монополистический способ производства, а также слабо развитое гражданское общество. Наверх такого общества выходят, в основном, самые лояльные к власти люди.

«Слышно мнение, что институты у нас плохие, они не плохие, они из другой реальности», — поясняет Тихонова.

Элиты в рамках такой модели, по словам Тихоновой, заинтересованы в том, чтобы население было однородно. Чтобы «народ» волновали цели державы, а какая-то одна группа общества не могла отколоться, чтобы бороться за собственные права и цели.

С этим согласен и Евгений Гонтмахер: российская система власти не может опираться на средний класс. Если это произойдет, то у его представителей могут возникнуть идеи, что власть должна меняться.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

Власть не может опереться на средний класс, ведь он потребует ее сменяемости

Многие экономисты в целом расписываются в том, что экономика бессильна перед культурой и социологией. Об этом рассуждали декан факультета экономики МГУ Александр Аузан и заведующий лабораторией математической экономики ЦЭМИ РАН Виктор Полтерович.

По мнению Полтеровича, во многих странах, в том числе и России, реформы были провалены, просто потому что элиты скопировали западные инструменты. Аузан полагает, что некоторые явления в экономике и обществе можно объяснить лишь культурным фактором.

В пример он приводит то, что Россия так и с не смогла наладить производство и экспорт автомобилей, телевизоров или холодильников. При этом в стране могут производиться уникальные вещи, но эффективное массовое производство почти невозможно. Корень здесь может быть в культуре, например, в отношении россиян к стандартам и правилам.

По мнению Аузана, ценности влияют на цели людей, а также на то, как они их добиваются. А это определяет развитие общества и экономики. Культура может тормозить или стимулировать развитие страны.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

Представители «гаражной экономики» хотят только стабильности

В России 22 млн человек, которые имеют только паспорт и не имеют никаких других отношений с государством, объясняет Овсей Шкаратан. Это владельцы различных «гаражных производств». Им не нужны реформы или капитализм, полагает профессор. «Они вполне удовлетворены вот таким патриархальным производством», — утверждает эксперт.

«Каждый день эти люди платят не налоги, а взятки. Они боятся милиционеров, бандитов и других силовиков. Выйти из тени они не могут и не хотят работать на дядю», — поясняет Шкаратан.

Россия, по мнению эксперта, напоминает, скорее, восточные страны, эти особенности восходят к VIII веку.

Любые либеральные реформы в стране такого типа обречены, уверена эксперт. Потолком развития такой модели является индустриальное общество – этот этап развитые страны прошли еще в прошлом веке. А вот перейти к постиндустриальному обществу, то есть на уровень развития Европы и США, при сохранении этой модели почти невозможно.

Гонтмахер полагает, что существует опасность, что Россия пойдет на самоизоляцию и окажется на периферии мирового общества.

Для перехода к новому этапу нужна смена ценностей общества. По мнению Тихоновой, альтернативы этой структуре в России нет. «Число сторонников либеральных и неолиберальных идей по максимуму составляет 15%», — пояснила эксперт. Любые либеральные реформы не будут поддержаны населением.

Автор фото, AFP

Подпись к фото,

От кризиса пострадал средний класс

Россияне в поисках «особого пути»

Даже в рамках этой системы недовольство людей растет. В первую очередь, эксперты отмечают недовольство россиян сокращением жизненных возможностей. От этого, в первую очередь, пострадал средний класс.

В кризис человеческий фактор имеет все меньшее значение, а самую важную роль играет доступ к властным ресурсам. По словам Тихоновой, формируется модель, где жизненный успех человека зависит от семьи, в которой он родился. Это не нравится обществу, полагает Тихонова.

Доцент факультета социальных наук ВШЭ Лариса Косова полагает, что каналы социальной мобильности в России сокращается. По ее мнению, появилась номенклатурная граница: добиться успеха можно, только «припав» к государству.

Высококвалифицированные работники пытаются сбежать от сложившейся ситуации и «бесправия» с помощью эмиграции. Те же, кто не выбирает эту дорогу, поддерживают поиск особого пути России и отрицают западную модель развития. Причем популярность западной модели развития падает у среднего класса, который традиционно ее поддерживает.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

Россиян пугает опыт кризисных 1990-х

Западная модель в России никак не приживется, соглашается Игорь Бунин. В современной России западную модель развития поддерживали лишь в два периода – в конце 1990-х годов и в 2011-2012 годах. Причем ее поддержка начала падать еще до событий в Крыму, а после украинского кризиса поддержка западной модели обвалилась, объясняет эксперт.

Бунин связывает это с ностальгией по советским временам, которая не уходит. «Даже когда пришло молодое поколение, то деды рассказывают им о великой империи, о том, как хорошо жилось в то время», — поясняет он.

Косова объясняет нелюбовь россиян к реформам опытом 1990-х годов, когда многие из них жаловались на падение своего статуса.

Россияне упорно верят в то, что плановая экономика является верной. Поддержка этого мнения, по словам Бунина, ни разу не падала ниже 50%. Бунин также констатирует, что россияне не готовы заниматься бизнесом — большинство хочет работать в силовых структурах или госкомпаниях.

Косова полагает, что падение престижа бизнеса связано с тем, что заниматься им стало слишком сложно.

С мнением о том, что россияне не готовы к реформам, не согласна директор по социальным исследованиям ВШЭ Лилия Овчарова. Она полагает, что инфляция и падения доходов не настолько значительны, чтобы подстегнуть реформы. К нынешнему кризису россияне сумели адаптироваться.

Первый проректор ВШЭ Вадим Радаев полагает, что в России происходит смена поколений: люди, рожденные в 1980-е годы и позже, не жили при СССР, у них совсем другие ценности. По мнению Радаева, исследователи просто не замечают эти процессы.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

Япония смогла выбраться из ловушки социальной модели, в которой оказалась Россия

Вероятность структурных реформ

В истории, по словам Тихоновой, есть примеры, когда общество переходит от одной модели к другой. Самый яркий такой пример – Япония, которая долгое время имела ту же модель, что и Россия, но смогла преодолеть ее ограничения. Еще один пример – Китай, который также достаточно успешно реформируется, но все же может столкнуться с кризисом.

Полтерович также считает, что культура людей может меняться, по крайней мере, об этом свидетельствуют последние исследования. Однако эти процессы проходят очень медленно и могут занять десятилетия.

И Тихонова, и Полтерович советуют элитам не копировать институты, которые просто не приживутся России.

Социологи и политологи утверждают, что реформы в России сейчас можно проводить только сверху. По словам Бунина, власти к ним не готовы к глубоким структурным реформам. Они планируют что-то лишь на период до следующих выборов. Основная же цель элит, по мнению политолога, в удержании власти.

Гонтмахер полагает, что реформы могут быть проведены снизу, но в виде распада разных связей и изоляции каких-либо сообществ.

Если власти все же пойдут по пути реформ, то общество их будет поддерживать лишь в первое время, полагает Бунин. Причина не в том, что население осознает необходимость изменений, а в том, что большинство россиян просто не захочет вступать в конфликт с властью.

Гонтмахер объясняет, что любые реформы будут сопряжены с изменением рынка труда и вероятностью потери рабочих мест. Вряд ли население будет поддерживать их. Тем не менее, он не исключает, что власти могут решиться на структурные реформы, но шансы на успех очень малы.

Экономист дополняет, что здесь возможен и еще один вариант – власти проведут реформы с опорой не на средний класс, а на более бедную и менее квалифицированную часть общества. В этом случае возможны популистские реформы, а Россия может пойти по пути Венесуэлы и других стран такого типа.

По мнению Шкаратана, либеральные реформы в России могут лишь «угробить» страну. «Наша экономика нуждается в жестком регулировании, контроле и надзоре, контроле над недрами», — полагает профессор. Он уверен, что из либеральных реформ России подходят лишь борьба с коррупцией и уважение свободы личности.

Культура и население | Encyclopedia.com

Демографы давно подозревали, что для понимания демографических процессов необходимо понимание культуры. Необходимость принимать во внимание культуру — это эмпирический вопрос, вырастающий из признания необъяснимых иначе различий в таких демографически значимых областях, как рождаемость, практика брака и системы родства.

Признание культурного измерения в исследованиях народонаселения имеет интеллектуальную генеалогию, включающую тех британских бюрократов девятнадцатого и начала двадцатого веков, которые управляли империей, ориентируя свои стратегии сбора данных на наблюдаемые маркеры этнической и иной идентичности. Потребовался более устойчивый научный поворот от этого административного прошлого с дебатами после Второй мировой войны о программах развития и рациональности сильно различающихся режимов рождаемости в разных обществах. Более поздние события, такие как неспособность простых теорий демографического перехода объяснить различия в характере изменения рождаемости в культурных регионах Европы, подтвердили важность культурных факторов помимо меняющихся моделей урбанизации, грамотности, младенческой и детской смертности и индустриализация. Наконец, движение Джона К. Колдуэлла к микродемографии в XIX в.70-е и 1980-е годы поощряли строго локализованные исследования популяционных процессов, предполагающие тесные, долгосрочные контакты между исследователями и изучаемыми людьми. Эти исследования открыли демографические исследования для их самого последнего взаимодействия с культурным объяснением.

Это сотрудничество сделало применимую теорию культуры для демографического анализа доступной для исследователей народонаселения. Теория культуры для демографии должна обязательно усиливать, а не устранять существующие аналитические подходы, основанные на социальных исследованиях и многомерных моделях. Тем не менее включение культуры в демографию может потребовать пересмотра давних предположений, лежащих в основе некоторых исследований населения. Эта демографически жизнеспособная теория культуры делает упор на понимание конкретных и очень локальных ситуаций. Для демографии работающая теория культуры привела бы к более конкретным моделям за счет определения новых независимых переменных, уточненной интерпретации существующих стандартных переменных и более глубокого понимания мотивов действующих лиц.

Теория культуры

Современный культурный анализ позволяет исследователям включать локальные системы значений и мотивации в демографические объяснения, принимая во внимание динамические отношения между отдельными действующими лицами и их институциональными контекстами. Ранние определения культуры подчеркивали нормативные институты и выдавали юридический интерес к правилам социальной организации. Теоретики современной культуры все больше движутся к определениям, которые подчеркивают общие системы символического значения, которые как строятся, так и строятся при активном участии их членов. Как пишет ученый Дэвид Керцер, признано, что из «культурных дураков» более ранних теорий люди активно ведут переговоры и манипулируют доступными им культурными символами и, таким образом, создают возможности для изменения культуры. Эта тенденция акцентировать внимание на системах значений наряду с пониманием того, что дискретные культурные системы сами встроены в более крупные политические миры, бросает вызов некоторым предположениям более старых демографических анализов. В то же время эти разработки предлагают работоспособные решения, повышающие специфичность и объяснительную силу демографических исследований. Они также предлагают более удовлетворительное с эмпирической точки зрения понимание того, как общая и интерсубъективная природа культуры может быть связана с переменным индивидуальным опытом и действиями.

Примеры культурных подходов, отчасти порожденных доброжелательной открытостью самих демографов, изобилуют недавними сборниками демографических исследований антропологов. Несмотря на различие в акцентах, эти подходы используют определения, которые имеют общие важные характеристики для понимания значения в культурных терминах. В классической формулировке Клиффорда Гирца, улавливающей смысл и мотивацию, культурные паттерны можно рассматривать как модели из , так и модели вместо реальности.

Как модели реальности, культурные паттерны составляют воспринимаемые миры человеческих акторов и определяют, как поведение получает свое символическое значение в поле отношений. Одно и то же поведение может иметь совершенно разное значение в разных условиях. Начав с культурных моделей реальности, демографы могут обнаружить, что важно с точки зрения самих акторов. И демографы, такие как Колдуэлл, и антропологи, такие как Юджин Хэммел, рекомендуют обратить внимание на культурные модели реальности в качестве отправной точки для анализа.

В качестве модели для реальности культура предлагает частичное решение проблемы установления мотивации для акторов, действующих в рамках общего культурного контекста, — культурной логики того, почему люди делают то, что они делают. Хотя культурный акцент на локализованной природе мотивации требует отказа от допущений некоторых подходов (в частности, о том, что люди действуют рационально для достижения универсальных целей), сам по себе он не отменяет допущения о рациональных действующих лицах.

В то время как эти две особенности культуры, как модели реальности, обещают расширенный демографический анализ, другие характеристики затрудняют использование концепции культуры в демографии. Культура, будь то модель реальности или модель реальности, существует в фоновом понимании ее членов. Культурные модели не обязательно поддерживаются сознательно, так что сами акторы вряд ли смогут последовательно описать свои собственные ключевые рамки смысла и мотивации. Открытие этих моделей требует анализа, выходящего за рамки поверхностных ответов на вопросы, заданные исследователями в фокус-группах или опросах, и может потребовать внимания к областям, которые внешне кажутся далекими от непосредственных детерминант демографических явлений.

Современные теоретики культуры утверждают, что забота о значении не обязательно исключает использование эмпирических данных, хотя для этого может потребоваться, чтобы количественные аналитики расширили критерии того, что считается действительным аргументом, и были более открыты для переформулирования и переинтерпретации. Прописная истина теории культуры состоит в том, что культурные системы на определенном уровне когерентно интегрированы. Те темы, которые имеют ключевое культурное значение, скорее всего, отзовутся в заметно отличающихся областях, таких как устные традиции, ритуалы и повседневные практики. С этой точки зрения символические конструкции, повторяющиеся темы, присутствующие в мифах и легендах, и даже расположение физического пространства могут использоваться в качестве эмпирических индикаторов для поддержки интерпретации ключевых культурных элементов, имеющих демографическое значение.

Применение в демографических исследованиях

Самым непосредственным результатом демографического внимания к культуре может быть переинтерпретация существующих стандартных переменных. Для теоретиков культуры ни одно поведение не лишено культурного значения. Кертцер утверждает, что культурные объяснения в сочетании с вниманием к политической экономии вновь вводят эмоциональные и символические стороны человеческих существ в демографические модели и тем самым связывают явно дискретное поведение со всей системой значений. Даже более близкие детерминанты демографических событий, такие как роль образования в возрасте вступления в брак, могут быть значительно переосмыслены посредством культурного понимания.

Немногие отношения, например, более постоянны, чем положительная связь между образованием и возрастом вступления в брак: чем выше уровень образования, тем старше возраст вступления в брак. Теория демографического перехода в ее более ранней классической форме принимала образование за чистую монету как показатель модернизации и утверждала, что оно коррелирует с секуляризацией, повышением рациональности и усилением индивидуальной автономии. Такое понимание игнорирует как возможность того, что брак может иметь последствия для отношений, включающих семейные группы, большие, чем два человека, объединенных им, так и возможность символического, помимо утилитарного, значения для образования.

Анализ сельских районов Пакистана, проведенный Томом Фрике и его коллегами, подтвердил положительную связь, но включил загадочный вывод о том, что значительная часть женщин, которые посещали школу лишь непродолжительное время, не проучившись полного года, также выходили замуж в более позднем возрасте, чем те, кто никогда не посещал школу. вообще. Используя местное понимание и практику для переосмысления значения этой переменной, авторы предположили, что образование является частью более широкого мира символических индикаторов статуса. Новое культурное прочтение образования как маркера семейного положения поместило опыт обучения в более широкий спектр маркеров престижа, которые играют роль в переговорах о браке в этом конкретном контексте. В условиях, когда ни одна женщина не выбирала себе мужа, фактическое образование и его последствия для автономии были второстепенными.

Обращаясь к местным системам значений и практики, исследователи вводят в анализ новые переменные, выходящие за рамки непосредственно демографических. Таким образом, отмечая культуру греха, институциональную роль католической церкви и изменения в семье и работе в рамках существующей системы родства, Керцер объединяет культурные и экономические объяснения в своем исследовании растущей практики отказа от младенцев в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Европейские общества века. Новая интерпретация Сьюзан Гринхал китайских изменений рождаемости расширяет внимание отдельных семей до более широких институциональных контекстов, таких как упадок ранее существовавших государственных систем мобильности. В своем анализе изменений в браке Фрике вводит индивидуальные вариации в культурно-специфические элементы брачного процесса, чтобы показать, как символы перераспределяются активными агентами, которые реализуют свои варианты в рамках общих смыслов. Все три этих исследования предполагают, что эти новые переменные должны быть получены путем понимания конкретных эмпирических ситуаций.

Использование культурных моделей также усложняет понимание мотивов. Даже если можно сказать, что общие мотивы, такие как улучшение социального, экономического и политического статуса, характеризуют всех людей, понимание путей достижения этих общих целей всегда обусловлено конкретными местными историями и обстоятельствами. Более того, содержание и демографические последствия этих общих категорий могут значительно различаться в зависимости от более крупной системы, частью которой они являются. Примеры важности рассмотрения культурных аспектов мотивации можно найти в контрасте между тем, как патрилинейные семьи влияют на рождаемость в исследованиях Китая Гринхала и в исследованиях Непала Фрике. Там, где культурные модели подчеркивают автономную ответственность патрилинейной семьи за собственное благополучие, цели безопасности и мобильности могут способствовать высокой рождаемости. Там, где культурные модели подчеркивают сотрудничество между патрилинейными единицами, высокая рождаемость может быть второстепенным соображением (поскольку ответственность за благополучие включает несколько родословных, объединенных браком). Точно так же противопоставление Тимом Дайсоном и Миком Муром демографических режимов на севере и юге Индии основано на этом различии и демонстрирует, как символические роли женщин в двух допереходных условиях могут различаться из-за их разных отношений с более крупными организационными особенностями.

Значение для демографических исследований

Несмотря на повышенный академический интерес, включение культуры в демографический анализ остается проблематичным. Антропология, дисциплина величайшей теоретической разработки культуры, имеет иную исследовательскую направленность и стиль, чем демография. Эти различия усугубляются трудностями перевода нового понимания культуры в термины, которые дают специалистам по народонаселению демографически пригодную модель. В то время как исследователи народонаселения сами признают необходимость включения культуры в свои исследования, очевидные трудности ее использования, необходимость переосмысления фундаментальных принципов и дисциплинарная ориентация демографии на многомерный анализ вариаций на индивидуальном уровне вызывают постоянное искушение игнорировать культуру в пользу легче собирать и анализировать меры.

Антропологи указывают на два варианта демографического объяснения, которые не используют эти пересмотренные теории. Первый имеет тенденцию полностью игнорировать культуру, устанавливая универсальные цели для рациональных акторов в любом контексте. На уровне совокупного анализа невнимание к культурному контексту повторяет провал классической теории демографического перехода. На уровне индивидуального анализа невнимательность игнорирует сильно локализованные значения стандартных переменных в пользу более универсальных и деконтекстуализированных интерпретаций. Даже когда эти анализы включают субъективные состояния посредством измерения ценностей и установок, они вряд ли позволят достичь полностью реализованного культурного взгляда на смысл, потому что они недооценивают его общие паттерны в пользу индивидуальных вариаций.

Второе направление в демографическом объяснении имеет тенденцию сосредотачиваться на институциональных контекстах, но становится жертвой статического подхода к культуре, которого широко придерживались в самой антропологии полвека назад. При таком подходе отдельные акторы не признаются мыслящими и эмоциональными участниками и стратегами. Здесь культура существует в виде железных правил, которым беспрекословно следуют ее члены. Хотя эти групповые показатели имеют то преимущество, что их легко использовать в качестве независимых переменных в многомерных моделях, они поощряют использование таких необдуманных культурных категорий, как «мусульманские культуры» или «конфуцианские культуры» и т.п. Эти категории не учитывают местные истории и контексты, а также возможность демонстрации механизмов, с помощью которых культурные переменные могут влиять на демографически значимое поведение.

Хотя точные механизмы, связывающие культурные и демографические процессы, могут быть лучше всего исследованы с помощью видов долгосрочных и интенсивных исследований, характерных для микродемографии и антропологических полевых исследований, чувствительное использование культурных представлений в демографическом анализе требует гораздо меньше усилий. Культурная демография не требует, чтобы каждый исследователь изучал полевой язык и проводил месяцы в одном сообществе. Многие из отдельных исследований и коллекций, цитируемых здесь, на самом деле основаны на вторичных наборах данных или включают исторические материалы. Культурно-чувствительные исследования населения требуют предположения, что люди взаимодействуют со своим миром с точки зрения весьма различных и локальных систем значений, а также готовности исследовать существующие источники с целью соотнесения этих значений с демографическими результатами.

См. также: Антропологическая демография; Колдуэлл, Джон С .; СМИ и демографическое поведение; Религии, учения населения; Ценности и демографическое поведение.

библиография

Caldwell, John C. 1982. Теория снижения рождаемости. Нью-Йорк: Academic Press.

Коул, Ансли Дж. и Сьюзан Коттс Уоткинс, ред. 1986. Снижение рождаемости в Европе. Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета.

Д’Андраде, Рой Г. и Клаудия Штраус, ред. 1992. Человеческие мотивы и культурные модели. Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.

Дайсон, Тим и Мик Мур. 1983. «О структуре родства, женской автономии и демографическом поведении в Индии». Обзор населения и развития 9: 35–60.

Фрике, Том. 1997. «Изменение брака как моральное изменение: культура, добродетель и демографический переход». В «Продолжающийся демографический переход», изд. . Г. В. Джонс, Р. М. Дуглас, Дж. К. Колдуэлл и Р. М. Д’Суза. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.

Фрике, Том, Сабиха Х. Сайед и Питер С. Смит. 1986. «Сельская пенджабская социальная организация и стратегии выбора времени вступления в брак в Пакистане». Демография 23: 489–508.

Гирц, Клиффорд. 1973. Интерпретация культур. Нью-Йорк: Основные книги.

Гринхал, Сьюзан. 1988. «Плодородие как мобильность: синические переходы». Обзор населения и развития 14: 629–674.

——, изд. 1995. Ситуация с рождаемостью: антропологические и демографические исследования. Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.

Хаммель, Юджин А. 1990. «Теория культуры для демографии». Обзор населения и развития 16: 455–485.

Керцер, Дэвид И. 1997. «Роль культуры в демографии». В The Continuing DemographicTransition, ed. Г. В. Джонс, Р. М. Дуглас, Дж. К. Колдуэлл и Р. М. Д’Суза. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.

Керцер, Дэвид И. и Том Фрике, ред. 1997. Антропологическая демография: к новому синтезу. Чикаго: Издательство Чикагского университета.

Лоример, Франк, изд. 1954. Культура и человеческая фертильность. Париж: ЮНЕСКО.

Ватноу, Роберт. 1987. Значение и моральный порядок: исследования в области культурного анализа. Беркли: Издательство Калифорнийского университета.

Том Фрике

Для понимания роста населения важна культура

Факторы фертильности —

Неправильный подход может повлиять на здравоохранение, инфраструктуру и климат.

Кэтлин О’Грэйди
— 7 августа 2018 г. 15:27 UTC

Увеличить / Подсчитать, сколько детей родится в каждом поколении, чертовски сложно.

Пользователь flickr: Dave Herholz

Samir KC ставит перед собой задачу заставить людей по-новому взглянуть на рост населения. Основная идея предсказания будущего размера населения настолько проста, что это может сделать даже ребенок. Однако реальность получения точной оценки чертовски сложна и требует глубоких знаний о том, как такие факторы, как образование и миграция, повлияют на данный регион.

«Статистическая экстраполяция очень проста, — говорит Кей Си, профессор Шанхайского университета. Но точность требует местного опыта: «Вам нужно многое понимать, и не все содержится в данных. Только местные демографы, являющиеся экспертами в этой стране, могут предоставить вам правильные данные».

В статье, опубликованной на прошлой неделе в журнале PNAS , Кей Си и его коллеги показывают, как сильно различаются прогнозы численности населения Индии в следующем столетии в зависимости от того, какие данные используются в расчетах. Данные о населении играют решающую роль в планировании здравоохранения, образования и инфраструктуры (и, в более долгосрочной перспективе, изменения климата), поэтому изменчивость имеет четкие последствия для реального мира.

Прогнозирование будущего

Если бы вы хотели построить очень простую оценку прироста населения, она могла бы выглядеть примерно так: сейчас у нас 10 женщин и 10 мужчин, и мы ожидаем, что каждая из женщин будет иметь четырех детей (это может быть довольно сложно сказать, сколько детей у мужчин). Таким образом, через 20 лет будет на сорок человек больше, а общее население составит 60 человек.

Очевидно, это слишком просто, чтобы вообще быть полезным. Во-первых, эти люди будут разного возраста, поэтому некоторые из них будут слишком молоды, чтобы иметь детей, а некоторые будут слишком стары. Во-вторых, некоторые из этих людей умрут, включая некоторых новорожденных. Поэтому вам нужно встроить в вашу модель возрастную структуру населения, а также коэффициенты смертности в разном возрасте.

Реклама

Особенно сложной задачей является определение коэффициента фертильности: сколько детей может родить средняя гипотетическая женщина в течение своей жизни. Если вы просто возьмете средний коэффициент рождаемости по стране, у вас будет простая, но функциональная модель населения. Но если вы увеличите масштаб страны и посмотрите, что происходит в разных регионах, коэффициент рождаемости может выглядеть очень по-разному в разных местах.

Хитрость заключается в том, что коэффициенты рождаемости работают как сложные проценты, где небольшая разница в процентной ставке может со временем привести к огромной разнице. Скажем, есть один регион с действительно высоким коэффициентом рождаемости и один с низким. В регионе с высокой рождаемостью население будет расти ускоренными темпами; в регионе с низкой рождаемостью он может остаться прежним или сократиться. Если вы сделаете прогноз для каждого региона отдельно и суммируете их, ваша сумма будет выше, чем если бы вы просто усреднили коэффициенты рождаемости и вычислили всю страну за один раз. Вот игрушечный пример того, как это работает.

С другой стороны, уровень рождаемости, вероятно, со временем снизится из-за образования: женщины с более высоким уровнем образования рожают меньше детей. В Индии произошел стремительный взрыв образования, и эти волны до сих пор распространяются на все население. В местах, где уровень рождаемости был выше поколение назад, наблюдается его падение: «В связи с повышением уровня образования молодых женщин коэффициент рождаемости на национальном уровне также снизился до 2,2, что составляет лишь около трети их уровня в 19 веке.60-х», — пишут KC и его коллеги.

Неопределенность на всем пути вниз

Чтобы изучить, как различные факторы повлияют на их прогнозы, Кей Си и его коллеги изучили демографические данные из Индии. Они составили оценки того, как все изменится в следующем столетии — где люди, вероятно, будут жить, какое образование они, вероятно, получат и так далее. Они также рассмотрели показатели смертности и миграции, в том числе то, как эти вещи могут измениться в результате расширения доступа к образованию.

Реклама

Затем они включили эти факторы в свои модели населения по одному, чтобы увидеть, как различные их комбинации влияют на оценку. Из-за движущихся в настоящее время демографических сил все оценки выглядят примерно одинаково на следующие 20 лет, но затем они начинают резко расходиться: по самой высокой оценке численность населения в 2060 году составит почти 1,8 миллиарда человек, а по самой низкой — всего 1,65 миллиарда. Это разница в 150 миллионов человек — примерно половина населения США.

Если вы один из тех, кто пытается определить, сколько школ нужно построить, сколько вакцин необходимо или как подготовиться к нехватке продовольствия перед лицом изменения климата, эти цифры невероятно значимы — и понимание региональных различия тоже важны.

«Это очень хорошая работа очень хорошей группы», — говорит демограф Деннис Альбург, не участвовавший в исследовании. Но даже KC отмечает, что в их прогнозах по-прежнему много неопределенности: в данных, которые они использовали для оценки тенденций в таких вещах, как смертность, есть недостатки, говорит он. Что еще более важно, это исследование различий, которые будут проявляться в зависимости от того, что вы встраиваете в модель.

«Это самые важные источники неоднородности в Индии, — говорит он. Но в других странах более важным может быть другой набор факторов. В Швеции различия в образовании не будут такими большими, но иммиграционный статус может играть роль в коэффициенте рождаемости. В США религия может быть фактором, который следует учитывать.

«Я действительно хочу убедиться, что в каждой стране есть своя модель», — с энтузиазмом говорит Кей Си. Чтобы помочь в этом, его команда написала бесплатное демографическое программное обеспечение, максимально простое в использовании. Потому что смысл работы Кей Си в том, что он может только дойти до своего участия: «То, что произойдет в вашем доме, вы можете сказать лучше меня».